Маме
Конечно, мама, знаю я немного –
в Бобруйской дымке прячется дорога,
и детство за туманом и года
той юнности где голод и беда,
война, скитанья, смерть отца "лишенца" –
все от чего порой защемит сердце,
но ты была смугла и молода!
А это, мама, всетаки не мало,
хоть на крючке картошка убегала,
а с ней мечта наестся до сыта...
Ты ведь жила, не только выживала,
и молодость свое брала –
вдруг обьявился жгуче-рыжий парень,
нежданный гостью, но вовсе не татарин,
и до сих пор он у тебя как барин,
м по сей день он любит лишь тебя!
И бабушка его зауважала, тебя же иногда щипала,
когда ты, поделом, его ругала,
пощедщего за дело не свое,
в "казенный дом" – ни много и не мало!
А ты ему готовила белье
и перелачи, и свиданья ждала.
Разлука твою прочность испытала.
Я рос, а ты иеня оберегала –
"Быстрей беги! Быстрей! Не стой!" –
От пьяни пристающей убегала,
по гололедице, из садика домой.
Однако, мама, целая эроха прощла
Пока взрослели, а потом
мы выросли и выросли неплохо,
твоей заботою, твоми трудом,
лишеньями, скитаньем по чужбинам,
мы вышли в люди, что ни говори нам –
мы вышли в люди – обрели свой дом!
Давно уж внуки тебя кличут "баба",
но ты как прежде, не меняещь нрава,
как прежде не боищся ни чего!
И все тебе как прежде интересно,
и с кривдою тебе, как прежде тесно,
все чисто, все свое имеет место,
а истина – дороже своего.
Я ведь – твой сын,
я о любви ни слова,
(себя давным давно любя)
что, впрочем, и не странно
и не ново.
Лишь будь только у нас
всегда здорова!
Спасибо Мама
за все то
что от Тебя!
Яков
6/12/99